Михаил Горевич (Михаил Микаэль), член СП ХХI Век, поэт, прозаик, драматург
Несколько слов об этой книге. Я
отношу Жанну Цинман к редким, но важным для нашей культуры людям, которых я
назвал бы «творцами Нового Возрождения». Художник и поэт, дизайнер, знаток
мифологических пространств, серьезно увлекающийся исторической реконструкцией –
все это разные стороны умений Жанны.
В
ее произведениях мы видим то же
единство. Многочисленны стихотворения, посвященные теме творчества… Неожиданный
контекст, умение несколькими штрихами показать эпохи и страны, сопереживание и
сопричастность великим мастерам, делают
стихотворения многослойными, живописными и эмоциональными.
Искренность и классический слог отличают и стихи о
России, ее истории, городах, природе. Самая же главная, объединяющая тема книги
- евангельская тема, размышление о Боге, о долге человека – творца перед
Богом-Творцом.
Я бесконечно
рад приветствовать первый поэтический сборник Жанны Цинман, пусть читатель
услышит и оценит «музыку грядущего Возрождения», звучащую в классических ритмах
поэзии.
СОН О ВЕРМЕЕРЕ,
РАССКАЗАННЫЙ МИКАЭЛЮ
Сегодня ты мой гость,
Ян Вермеер,
И дом мой тихой магией
наполнен.
Витражный сумрак
вышитых портьер
Сквозь море времени
цветные катит волны.
И льется свет медовою
струей,
И знаками становятся
предметы,
Служение
художника-поэта -
Одновременно буря и
покой.
Для формы –
страсть, для смысла – тишина,
И только тень создать
объем готова,
Но форма исчезать
обречена,
Ей жизнь продляет
подлинное Слово.
Ты создал Вещи, а
Господь – Слова,
И в их сплетеньи –
сущность естества…
КНИГА ВЕРМЕЕРА,
ПРОЧИТАННАЯ С МИКАЭЛЕМ
Мой день – листок из книги
Вермеера.
Я чищу овощи, я
примеряю бусы.
Вот тыквы – желтые
космические сферы,
Живой водой сочится
плоть арбуза.
А хлеб – земля. Я
бережно разрежу
Пахучий холст ржаной.
По-детски свежий
Привычный запах в
пальцах унесу.
Струя воды впитает
эту нежность
И в землю снизойдет
бессмертный запах,
Алмазы превращаются в
росу.
А в чайнике, как в
камере-обскуре
Меняется привычный
интерьер.
Открылась дверь и
входит Вермеер,
Единым бликом
усмиряет бури,
Прорвавшиеся из иных
миров,
И заключает в сферу
массу света,
И отделяет тенью
зерна слов.
Пусть прорастут
слова, взойдут ответы,
Что дать Всевышний
ищущим готов!
Ломает время
неприступность Башни,
Напрасно горд буфета
зиккурат.
«Се Час Шестой. И
прожит день вчерашний» -
Бесстрастные часы мне
говорят,
Рассвет наивный и
мудрец закат,
Приемлющий твоих
ошибок бремя…
Преодолев грошовые
искусы,
Без сожаленья
оглянусь назад:
Я чищу овощи, я
примеряю бусы
Листая книгу Яна
Вермеера,
Я совершаю свой
дневной обряд.
Не чудо ли? Сегодня
выпал снег…
Вилась поземка по
земле, как кошка.
Ушел октябрь,
поднявши воротник.
Рябиновую кисть
оставив мне –
Я пальцем обвожу ее в
окошке.
И замер сад, предчувствуя
мороз.
Сарай соседский инеем
оброс.
Но чудо! Я сегодня не
грущу.
А первый снег - как
жемчуг Вермеера.
Со мною ты, щекой к
щеке приник…
Не ищет бренных
подтверждений вера.
И солнечному зимнему
лучу,
Что робко, как
ребенок, строгий Лик
Иконы тронул,
улыбнусь светло.
Не чудо ли? Как лед
растает зло…
Не завтра, так
весной… Или спустя столетье…
ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ
ВЕРМЕЕРА, РАЗГАДАННОЕ С МИКАЭЛЕМ
Загадочная
женщина (судья?)
Неторопливо
взвешивает жемчуг,
А шумный мир устал и
тихо дремлет,
Шуршит листами Книга
Бытия.
И снег, как жемчуг,
падает на землю…
Но возомнил
докучливый стаффаж
Себя единым центром
мирозданья,
За истину приняв
пустой мираж,
Поставив во главу
угла желанье.
И Час грядет.
Архангел вострубит,
Крыл лезвия разрежут
груди неба.
И карточные толпы
Божьим гневом
Безглазый Абадонна
напоит.
Но, может, не
раздастся трубный глас?
И грозный пурпур не
затопит уши…
В который раз спасает
наши души,
Улыбку легкую под
веками тая.
Предгорья Тосканы.
Здесь пахнет пастушьим костром,
Оливками горькими,
хмелем, сиреневой мятой,
И чабером едким,
овечьим густым молоком,
И хлебом, что есть на
ветру еще с детства приятно.
Больтраффио, друг мой,
я скоро наверно, умру.
И если наступит мое
нерожденное завтра,
Ты в церковь приди и
рукой прикоснись ко Христу...
Там время оставит на
грунте глубокие шрамы.
Жестокое завтра! И
фреска сойдет в пустоту.
Я – грешник, и мне не
украсить господнего храма...
Сожги чертежи
механизмов и дерзких мостов,
Тяжелых, не ангельских
крыльев моих бесполезных.
Ты знаешь, Джованни, я
к смерти, пожалуй, готов.
Господь милосерд. Я
незнаньем от завтра отрезан.
Но может быть кто-то
однажды меня призовет,
Спокойный, как я, и
пытливый, упрямый мятежник.
И я, не успевший
добраться до райских ворот
На землю вернусь,
просветлев, убеленный надеждой,
И Лик завершу, если
время проклятье сотрет.
|
